Неточные совпадения
Она ушла, сердито шаркая туфлями. Самгин
встал, снова осторожно посмотрел
в окно,
в темноту;
в ней ничего не изменилось, так же по стене скользил свет фонаря.
Кутузов, задернув драпировку, снова явился
в зеркале, большой, белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной голове и, погасив свет, исчез
в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на пальцы ног,
встал и тоже подошел к незавешенному окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня на грязной, сырой стене.
В темноте рисовались ей какие-то пятна, чернее самой
темноты. Пробегали, волнуясь, какие-то тени по слабому свету окон. Но она не пугалась; нервы были убиты, и она не замерла бы от ужаса, если б из угла
встало перед ней привидение, или вкрался бы вор, или убийца
в комнату, не смутилась бы, если б ей сказали, что она не
встанет более.
Я стою, молчу, гляжу на нее, а она из
темноты точно тоже глядит на меня, не шелохнется… «Только зачем же, думаю, она на стул
встала?» — «Оля, — шепчу я, робею сама, — Оля, слышишь ты?» Только вдруг как будто во мне все озарилось, шагнула я, кинула обе руки вперед, прямо на нее, обхватила, а она у меня
в руках качается, хватаю, а она качается, понимаю я все и не хочу понимать…
Али что не слышно мне дыханья ее с постели стало, али
в темноте-то разглядела, пожалуй, что как будто кровать пуста, — только
встала я вдруг, хвать рукой: нет никого на кровати, и подушка холодная.
Я
встал — и, положив талер
в руку бедной Ганхен (она даже не поблагодарила меня), направился к дому фрау Луизе. Вечерние тени уже разливались
в воздухе, и узкая полоса неба, над темной улицей, алела отблеском зари. Я слабо стукнул
в дверь; она тотчас отворилась. Я переступил порог и очутился
в совершенной
темноте.
Сейчас же улегшись и отвернувшись к стене, чтобы только не видеть своего сотоварища, он решился, когда поулягутся немного
в доме, идти и отыскать Клеопатру Петровну; и действительно, через какие-нибудь полчаса он
встал и, не стесняясь тем, что доктор явно не спал, надел на себя халат и вышел из кабинета; но куда было идти, — он решительно не знал, а потому направился, на всякий случай,
в коридор,
в котором была совершенная
темнота, и только было сделал несколько шагов, как за что-то запнулся, ударился ногой во что-то мягкое, и вслед за тем раздался крик...
Она тоже
встала.
В темноте по ее движениям он не видел, а угадывал, чувствовал, что она торопливо поправляет волосы на голове.
Заговора, разумеется, никакого не было; но чины тайной и явной полиции старательно принялись за разыскивание всех нитей несуществовавшего заговора и добросовестно заслуживали свое жалованье и содержание:
вставая рано утром,
в темноте, делали обыск за обыском, переписывали бумаги, книги, читали дневники, частные письма, делали из них на прекрасной бумаге прекрасным почерком экстракты и много раз допрашивали Турчанинову и делали ей очные ставки, желая выведать у нее имена ее сообщников.
Капитолина Марковна присоединяла свой поклон. Как дитя, обрадовался Литвинов; уже давно и ни от чего так весело не билось его сердце. И легко ему стало вдруг, и светло… Так точно, когда солнце
встает и разгоняет
темноту ночи, легкий ветерок бежит вместе с солнечными лучами по лицу воскреснувшей земли. Весь этот день Литвинов все посмеивался, даже когда обходил свое хозяйство и отдавал приказания. Он тотчас стал снаряжаться
в дорогу, а две недели спустя он уже ехал к Татьяне.
И, глядя
в темноту, далеко перед собою, остановившимся, напряженным взглядом, так же медленно протянул руку, нащупал рожок и зажег свет. Потом
встал и, не надевая туфель, босыми ногами по ковру обошел чужую незнакомую спальню, нашел еще рожок от стенной лампы и зажег. Стало светло и приятно, и только взбудораженная постель со свалившимся на пол одеялом говорила о каком-то не совсем еще прошедшем ужасе.
Вдруг взметнётся дымом некая догадка или намёк, всё собою покроет, всё опустошит, и
в душе, как
в поле зимой, пусто, холодно. Тогда я не смел дотронуться словами до этой мысли, но, хотя она и не
вставала предо мной одетая
в слова, — силу её чувствовал я и боялся, как малый ребёнок
темноты. Вскочу на ноги, затороплюсь домой, соберу снасти свои и пойду быстро да песни пою, чтобы оттолкнуть себя
в сторону от немощного страха своего.
На секунду
встает в воображении Меркулова колодец, густая
темнота ночи, мелкий дождик, журчанье воды, бегущей из желоба, и шлепанье по грязи чьих-то невидимых ног. О! Как там теперь холодно, неприятно и жутко… Все тело, все существо Меркулова проникается блаженной животной радостью. Он крепко прижимает локти к телу, съеживается, уходит поглубже головой
в подушку и шепчет самому себе...
«Эге-ге,
встань, Филипп!.. Вот так штука! — вдруг подумал он, подымаясь
в темноте с постели, точно его кто стукнул молотком по темени. — Да я ж и забыл: ведь это возвращается из города то самое облачко, которое недавно покатилось туда, да еще мы с жидовским наймитом дивились, что оно летит себе без ветру. Да и теперь ветер, кажись, невелик и не с той стороны. Погоди! История, кажется, тут не простая…»
Против моего окна
встал.
В темноте он словно облако, опустившееся
в пыль земли. Мне чудится, что стражник смотрит
в мою сторону, и это — жутко.
Я воротился
в дежурную, лег спать, но заснуть долго не мог: я, улыбаясь, смотрел
в темноту, и передо мною
вставало счастливое детское личико, и слышался слабый шепот: «спа-си-бо!..»
Мы вышли на улицу. Передо мною, отлого спускаясь к реке, широко раскинулось Заречье;
в двух-трех местах мерцали огоньки, вдали лаяли собаки. Все спало тихо и безмятежно, а
в темноте вставал над городом призрак грозной гостьи…
Пока Никита устраивал постель, мы
встали и стали снова ходить
в темноте по батарее.
Они
встали. Мимо со смехом прошла компания из двух девушек и трех кавалеров.
В темноте блеснули золотые буквы на черно-оранжевом околыше матросской фуражки.
Спуститься
в темноту, откуда
встают тени. Там что-то всех должно объединить. Там, где хаос — изменчивый, прихотливый, играющий темною радугою и неотразимый
в постоянстве своего действия на нас. Туда спуститься к людям, там крикнуть свой вопрос о жизни. Если бы оттуда раздался ответ, — о, это была бы покоряющая, все разрешающая разгадка. Как молнией, широко и радостно осветилась бы жизнь. Но там молчание. Ни звука, ни отклика. Только смутно копошатся вечно немые, темные Хозяева.
Сквозь перегородку все шло
в душу что-то напряженное и гнетущее. Как будто упорно лилось какое-то черное электричество. Вся комната заполнялась тупою, властною силою, она жизненно чувствовалась
в темноте. Неподвижно и скорбно
вставало Неведомое, некуда было от него деться.
И
в темноте беспредельно раздвинувшей границы комнаты,
вставала перед зачарованными глазами Любы крохотная горсточка людей, страшно молодых, лишенных матери и отца, безнадежно враждебных и тому миру, с которым борются, и тому — за который борются они.
Говоря это, он
встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее
в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а
в темноту отворенной двери, через ее голову.